Здесь с воспоминаниями о них у меня есть определенные трудности и вот почему. Они не мои ровесники, это люди практически другого поколения и я с ними дела не имел, так, наблюдал со стороны. Поэтому я сильно не погрешу против истины, если кое что вспомню о молодежи другой деревни, где я оказался уже в более старшем возрасте и вплотную подошел к тем, кого я здесь называю молодежью, а потому и знал их лучше. Деревня эта, Старое Берёзово, недалеко от Спасска, к Шацку она даже ближе, только с другой стороны, и за прошедшие несколько лет быт и нравы этого поколения мало изменили. Прошу читателя на этот счет особо не беспокоится, от исторической правды мы далеко не убежим. А из Старого Берёзова в Спасск я ходил пешком, когда мне было лет восемь – девять.
Это дети солдат Первой мировой Гражданской войн, следовательно, им в эти годы было от 17 до 23 лет. Их в деревне было мало. Парни, годные по возрасту (как мой дядя Паша) ушли на фронт, некоторые девушки уехали на торфоразработки, это где-то в районе Выши. Но кое-кто остался и их я немного помню. Что они делали здесь?
Молодежь в нашей деревне работала. В колхозе и дома, с утра и до вечера, круглый год. В тракторной бригаде моего деда было около 10 девушек. Много? Тракторов точно не помню сколько, но не больше 2-х – 3-х, а чтобы крутить заводную рукоятку трактора Сталинец-80, нужны шесть крепких девах, чтобы взад-вперед тянуть за веревки, привязанные к заводной рукоятке. Да ещё прицепщицы на плугах и сеялках. А там пыль и ежеминутная опасность свалиться в борозду под корпуса плуга. А ток, а скотный двор, а покосы, а уборка? Везде молодежь. Такой тяжкий, практически мужской, труд на свежем воздухе, при нормальном питании (Спасск при мне не голодал) формировал соответствующий облик наших девчат, баб рязанских: облупленный на солнце нос картошкой, румянец во все щеки, крепкие руки, спинища, как аэродром, ядреные мощные ноги и необъятная грудь. О прическе не говорю, все всегда в любую погоду ходили в платках и полушалках (зимой в шалях), потому как всегда на работе, всегда на улице. Впрочем, бабы рязанские никогда пышностью причесок не отличались, если платочки и снимали, то делали мелкую, как у барашка, завивку на железном стержне.
Молодежь не только работала, но и отдыхала, и одевалась для отдыха соответственно. Даже делали макияж. У нас в Берёзове нянька была, так она губы красила красными чернилами (у матери брала), а румяней маскировала, потершись щеками о побеленную печку. Девушки носили ситцевые платьица с рукавами фонариком с платочком под резинкой рукава, на ногах матерчатые туфли с перепонкой, побеленные мелом (известью, потом зубным порошком). Трусы и лифчики мало кто носил, особенно женщины постарше. Поэтому картинка отправления малой нужды у дам предельно простая: остановилась, оглянулась на всякий случай, слегка приподняла перед юбки и – не присаживаясь… . У парней туалет посложнее. По достижении 17 лет ему покупаются костюм, хромачи (сапоги), кепка-восьмиклинка и обязательно гармошка. Кстати, я очаровывал Валентину Павловну в том числе и игрой на гармошке, много позже перешел на аккордеон Weltmeister. Вроде, очаровал.
Основной формой коллективного досуга были посиделки. Снимается у вдовы изба, приносят дрова, керосин (гас по-спасски, по-арабски, кстати, так же), лампу поярче, самогон для гармониста и место встречи уже изменить нельзя. Веселились от души, гармонисту некогда самогонки глотнуть. Девчата били чечетку, прибасали (по-спасски, пели частушки), в перерывах грызли семечки, причем особым шиком считалось выплевывать шелуху так, чтобы она висела единой гроздью от нижней губы и до колен девушки. Парни этим делом не занимались. Никто не курил, а если и забредал нетрезвый мужик с дымящей козьей ножкой самосада, его быстро налаживали на улицу. Неприличное поведение исключалось, дозволялось только щупать обширные груди дам, но при этом дамы не очень сопротивлялись, наоборот, с гордостью поглядывали на подруг, которых не щупали. Хотя для приличия и визжали.
Мораль той молодежи была выше всяческих похвал, всё было естественно, всё было в рамках нормального отношения мужчины и женщины. Вот, например, однажды в Спасске в колхозном овине меня заловили две девахи (я там что-то воровал), сняли мои штаны и начали изучать, что у меня там и как всё устроено. Надо полагать, готовились к замужеству, чтобы потом не опозориться. Лучше было бы, если бы они такие эксперименты сделали лет на 10 попозже. Но потом, несколько лет спустя, я поехал к родне в Песчанку (деревня сразу за Спасском). Спать в избе не получилось, клопов – миллион, и я пошел к местной вдове. Когда попытался залезть под юбку, то получил такого леща, что в глазах потемнело. Хотя вроде бы всё правильно сделал, и дров наколол, и воды наносил, всё на глазах всей Песчанки, и тем не менее. Пришлось ночевать на сеновале. Вот бабы рязанские!
Такая вот мораль, такая нравственность. Мне она нравится. Единственное исключение – торфушки, они все распутные и непутёвые. Но это влияние социалистических производственных коллективов. Для этих девчат патриархальная деревенская жизнь там и закончилась.
И где сейчас та Спасская молодежь?